Два Сергея

«Люблю тебя и ценю как большого поэта» — эти слова скульптор Сергей Тимофеевич Конёнков адресовал своему близкому другу и творческому соратнику Сергею Александровичу Есенину.

Первая встреча скульптора и поэта произошла ещё до революции, предположительно в 1915 году. Знакомству Есенина и Конёнкова способствовал их общий товарищ — поэт Сергей Клычков. Случайная встреча двух творцов положила начало зарождению дружбы длиной в жизнь.

В это время Конёнков работал над созданием скульптурной композиции «Нищая братия». Ещё в детстве он был впечатлён слепцами, которые ходили по деревням и пели песни. Став скульптором, он хотел увековечить память «об этих сирых, убогих людях». Получив мастерскую на Красной Пресне, Сергей Тимофеевич приступил к воплощению своего замысла: он приглашал к себе слепых нищих, лепил с них фигуры, а они пели ему свои песни и рассказывали сказки. Конёнков иногда подпевал и подыгрывал им на лире. Именно во время одного из таких сеансов в мастерской скульптора состоялось его знакомство с Сергеем Есениным.

Поэт вместе с другом Сергеем Клычковым проходил мимо мастерской Конёнкова и был впечатлен доносившимися оттуда звуками песни и игры на лире. Вероятно, это напомнило ему о детстве, проведённом в Константинове, где он, как и Конёнков, с упоением слушал заходящих богомольцев. Дослушав под окнами песню, товарищи вошли в мастерскую, где Клычков представил Есенина своему старому другу, под руководством которого он ещё шестнадцатилетним подростком участвовал в баррикадных боях 1905 года. Есенин знал творчество Конёнкова, поэтому встреча с мастером стала для него долгожданной и трепетной. В тот вечер Конёнков познакомился не только с Есениным, но и с его стихами, поразившими скульптора пронзительностью и искренней любовью к Родине.

Есенин ещё не раз бывал в мастерской у Конёнкова и читал там свои произведения. Скульптор вспоминал, что Есенин декларировал ему такие стихи, как «Наша вера не погасла…», «На плетнях висят баранки…», «О верю, верю, счастье есть!», «Гой ты, Русь, моя родная…», «Сорокоуст», «Не жалею, не зову, не плачу…» и другие.

«Два Сергея, два друга — метель да вьюга», — так называл своих друзей, поэтов Есенина и Клычкова, Сергей Тимофеевич Конёнков. В планах у Есенина и Клычкова было совместное написание биографии своего старшего товарища, но сам скульптор вспоминал об этом с мягкой иронией: «Не раз и не два друзья-поэты били по рукам: "Завтра с утра начнём, а сегодня... сегодня давайте песни петь!"».

1918 год для Сергея Тимофеевича Конёнкова был ознаменован созданием мемориальной доски «Павшим в борьбе за мир и братство народов». Инициатором создания мемориала в честь героев Октябрьской революции выступил сам Владимир Ильич Ленин, издавший 17 июля 1918 года постановление Совнаркома обратить особое внимание «на желательность постановки памятников». Уже в августе Моссоветом был устроен конкурс на создание скульптурной композиции, среди шести участников которого числился и Конёнков. Именно его проект был выбран комиссией как побеждающий «тот серый полумрак, который царит в этом месте» — яркое цветовое решение гармонично вписывалось в архитектурный ансамбль Красной площади, перекликаясь с многоцветием Храма Покрова-на-Рву, золотом куполов кремлёвских храмов и черепицей башен, но и имело глубокий смысл.

Скульптору пришлось создавать мемориальную доску в нечеловеческих условиях: всего за один месяц ему предстояло сделать работу, на которую обычно уходил год. Помимо решения художественных задач Конёнков продумывал все технические детали композиции вплоть до её установки. Так, большие размеры мемориальной доски могли доставить трудности при её монтаже, поэтому скульптор решил разделить её на 49 частей, которые поочерёдно крепились к металлическому основанию, встроенному в Кремлёвскую стену.

Открытие мемориала состоялось 7 ноября 1918 года. На Красной площади собрались делегации заводов, фабрик и красноармейских частей, а церемонией руководил сам Владимир Ленин. Помимо самой мемориальной доски специально для открытия Конёнков создал деревянную печатку «МСРКЛ» (Московский Совет рабоче-крестьянских депутатов) и деревянную шкатулку, в которой были вынесены ножницы для разрезания ленты. Ленин отметил, что эти предметы необходимо сохранить и передать в музей.

Тогда же хор Пролеткульта исполнил кантату, написанную специально для открытия друзьями-поэтами Сергея Конёнкова: Сергеем Есениным, Сергеем Клычковым и Михаилом Герасимовым. Есениным была написана её вторая часть:

Спите, любимые братья,
Снова родная земля
Неколебимые рати
Движет под стены Кремля.

Новые в мире зачатья,
Зарево красных зарниц…
Спите, любимые братья,
В свете нетленных гробниц.

Солнце златою печатью
Стражей стоит у ворот…
Спите, любимые братья,
Мимо вас движется ратью
К зорям вселенским народ.

1918 год

В воспоминаниях С.Т. Конёнкова остался рассказ о том, как поэты работали над сочинением кантаты: «Не раз приходили сюда Есенин, Клычков и Герасимов. Авторы кантаты с большим вниманием слушали мои объяснения, подолгу вглядывались в символические образы мемориального рельефа. Мы вместе ждали торжественного часа».

На этом творческое сотрудничество поэтов не окончилось. Тогда же ими было создано издательство «Московская трудовая артель художников слова», просуществовавшее под управлением Сергея Есенина два года — с 1918-го по 1920-й.

О дружбе с Сергеем Есениным Конёнков вспоминал: «Есенин и был той огромной творческой силой, которая проявлялась у меня на глазах. Я любовался им, относился к нему как к сыну. Он платил дружеской привязанностью. Его постоянно тянуло ко мне на Пресню».

В 1920 году Сергей Конёнков приступил к работе над портретом Есенина. На протяжении недели скульптор занимался созданием эскизов и карандашных зарисовок с натуры, а затем вылепил бюст из глины. В дерево скульптуру пришлось переводить уже не с натуры, а по памяти: поэт уехал в Самарканд. В скульптуре Конёнков отразил образ поэта, впечатливший его ещё в 1918 году — Есенин с большим чувством, выразительно жестикулируя, читал рабочим прохоровской мануфактуры своё стихотворение:

Звени, звени, златая Русь,
Волнуйся, неуёмный ветер!
Блажен, кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть.
Звени, звени, златая Русь…

«Светлые волосы его рассыпались. Поправляя их, он поднял руку к голове и стал удивительно искренним, доверчивым, милым», — именно таким поэт запечатлён в конёнковском дереве.

Глиняный бюст Есенина не сохранился, и в 1926 году Конёнков написал супруге покойного поэта Софье Толстой-Есениной о своём намерении воссоздать разбитую скульптуру: «Вы трогательно описываете Серёжу и кончину моего бюста портрета Серёжи и спрашиваете, возможно ли восстановить его. Скажите, сохранились ли у Вас осколки? Впрочем, это не важно! Я напрягу все силы, чтобы воскресить образ Серёжи».

Восстановить утраченную скульптуру всё же не удалось, но деревянная версия портрета Сергея Есенина сохранилась до наших дней. В данный момент она хранится в Институте Мировой Литературы им. А.М. Горького Российской Академии Наук.

Сергей Есенин высоко ценил творчество Сергея Тимофеевича Конёнкова и по воспоминаниям современников порой восторгался работами своего друга до слёз. Иван Старцев, друг поэта, вспоминал: «Конёнковым была выстругана из дерева голова Есенина. Схватившись рукой за волосы, с полуоткрытым ртом, был он похож, особенно в те моменты, когда читал стихи. В своё время она была выставлена в витрине книжного магазина «Артели художников слова» на Никитской. Есенин не раз выходил там на улицу — проверять впечатление — и умилительно улыбался».

Связующим звеном между Конёнковым и Есениным выступила знаменитая американская танцовщица Айседора Дункан, приехавшая в Москву в 1921 году для создания собственных танцевальных классов. Её знакомство с поэтом стало судьбоносным: уже после первой встречи в мастерской художника Георгия Якулова между ними зародилось яркое чувство, окончившееся браком. Сергей Городецкий вспоминал: «Он [Есенин] повёз меня вместе с Клычковым и ещё кем-то к Конёнкову. Там пили, пели и плясали в промёрзлой мастерской. Оттуда в пятом часу утра на Пречистенку к «Дуньке» (так он в шутку называл Дункан), о которой он мне говорил уже как о факте, который все знают. Скажу наперёд, что по всем моим позднейшим впечатлениям это была глубокая взаимная любовь».

Конёнков вспоминал, что был глубоко впечатлён искусством Дункан и часто навещал её танцевальные классы на Пречистенке для создания скульптурных портретов танцовщицы: «Есенин пригласил меня в гости, чтобы познакомить со знаменитой танцовщицей, своей женой Айседорой Дункан, которая приехала в Россию не только с концертами, но и для создания детской танцевальной школы в Москве. Она казалась воплощением стихии танца, когда, сбросив туфельки, прошлась в лёгком неземном танце. Мы были очарованы. Я потом часто приезжал в студию на Пречистенку во время занятий Айседоры. Под впечатлением от этих встреч сделал несколько небольших деревянных работ и множество рисунков, которые посвятил Айседоре Дункан».

Перед отъездом в Европу с Айседорой Дункан 26 апреля 1922 году Есенин подарил Конёнкову издание своей поэмы «Пугачёв», подписав его: «Зимагору любимому вовеки и нерушимо Сергею Тимофеевичу Конёнкову».

Дружба Сергея Конёнкова и Сергея Есенина не была идиллической: поэт иногда пропадал, и друзья теряли связь. Случались между ними и конфликты, и недопонимания, но они не помешали двум Сергеям сохранить тёплые отношения на долгие годы.

Последняя встреча Конёнкова и Есенина случилась в 1923 году после возвращения поэта из заграничного путешествия: друзья решили вместе провести последние жаркие дни августа на Москве-реке в Филях. После весёлого вечера в шумной компании Есенин внезапно погрустнел и прочёл Конёнкову своё новое стихотворение «Не жалею, не зову, не плачу…»:

Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться
Сердце, тронутое холодком…

Сергей Тимофеевич был напуган такой тоской в строках ещё молодого поэта. После этой встречи Сергей Есенин вновь пропал из поля зрения Конёнкова — как оказалось, навсегда. В декабре 1923 года Конёнков уехал в Америку пропагандировать советское искусство, и проститься лично друзьям не удалось. Сергей Тимофеевич оставил Есенину письмо: «Очень грустно мне уезжать, не простившись с тобой. Несколько раз я заходил и писал тебе, но ты почему-то совсем забыл меня. Я по-прежнему люблю тебя и ценю как большого поэта». После отъезда Конёнкова Сергей Есенин посетил его мастерскую в последний раз, чтобы забрать свой глиняный бюст.

О смерти поэта Сергей Тимофеевич узнал из сообщений в американских газетах, которым сначала не поверил. В своих письмах Конёнков признавался: «Я любил Серёжу за его прекрасную чистую душу и за чудесные стихи его. Смерть Серёжи произвела на меня ошеломляющее впечатление. Я долго не верил этому. Чувствую, что поля и леса моей родины теперь осиротели. И тоскливо возвращаться туда».

И.М. Касаткину скульптор писал: «Я не нахожу слов выразить горе, когда все подтверждает смерть Серёжи Есенина… Вначале, читая здешние газеты, я был потрясен и топал из угла в угол, не доверяя этому. Затем только понемногу я соображал, что Серёжа давно уже говорил в своих стихах о приближающейся смерти, но ведь это в расчёт никак не принималось, по крайней мере, мной. Одним словом, горе высказать я не сумею, и так его много, что нет сил».

В этих письмах Конёнков просил знакомых присылать материалы (фотографии, статьи, снимок могилы), намереваясь создать памятник Сергею Александровичу. До конца своей жизни скульптор поддерживал связь с близкими Есенина, особенно тепло он общался с С.А. Толстой-Есениной.

Воспоминания Конёнкова о поэте под заглавием «Слово о друге» были впервые напечатаны в газете «Советская культура» 2 октября 1965 года, накануне 70-летия со дня рождения Есенина. А в октябре 1970 года скульптор посетил родину поэта, село Константиново, где принял участие в праздновании 75-летия со дня его рождения. В книге почётных гостей сохранилась запись, оставленная Конёнковым.