Писатель, поэт, критик, создатель творческого объединения «Левый фронт искусств» Николай Асеев (10 июля 1889 — 16 июля 1963) прожил долгую жизнь, оставив после себя более 30 книг стихотворений и прозы. При жизни творчество Николая Асеева ценили часто больше, чем Маяковского, Есенина и других классиков из современной школьной программы. Алексей Крученых писал: «Маяковский служит стихом, он служащий. А Коля — служит стиху. Он — импульс, иголка, звёздочка, чистое золото». Варлам Шаламов вспоминал, что в Москве 20-х годов от Асеева стихов ждали больше, чем от Маяковского, который выдавал больше «шума, скандала, хорошей остроты, веселого спора-зрелища». Сам же Николай Асеев никогда не делал акцента на собственном творчестве, выпуская многочисленные статьи и воспоминания о современниках-поэтах, с которыми ему довелось быть хорошо знакомым.
В 1961 г. вышла его книга «Зачем и кому нужна поэзия», которая включает в себя статьи Написанные в разные годы, с воспоминаниями о поэтах-современниках — Владимире Маяковском, Сергее Есенине, Велимире Хлебникове, Виссарионе Саянове, Александре Твардовском. Этот интерес и умение ценить чужой талант Николай Асеев пронес через всю жизнь. Работая в Литературном институте, он активно помогал издаваться поэтам-шестидесятникам: Виктору Сосноре, Андрею Вознесенскому и многим другим.
Примечательно воспоминание профессора Дмитрия Лихачева, ярко и емко охарактеризовавшего личность поэта: «Совсем неожиданным в свиданиях с Николаем Николаевичем было для меня то, что он преимущественно говорил не о своей поэзии, не о своих стихах — он говорил о стихах молодежи, любил их читать…».
Детство и юность Николая Асеева и Сергея Есенина во многом схожи. По разным причинам, воспитанием будущих поэтов занимались, в основном, дедушки.
Николай Асеев вспоминал о деде: «Это он мне рассказывал чудесные случаи из его охотничьих приключений, не уступавшие ничуть по выдумке Мюнхгаузену. Я слушал, разинув рот, понимая, конечно, что этого не было, но все же могло быть. Это был живой Свифт, живой Рабле, живой Робин Гуд, о которых я тогда не знал еще ничего».
Детство Сергея Есенина прошло под сильным влиянием деда по матери, Фёдора Андреевича Титова, в доме которого будущий поэт жил с 1901 г. до начала 1905 г. Об этом времени у Есенина остались следующие вспоминания: «Дед пел мне песни старые, такие тягучие, заунывные. По субботам и воскресным дням он рассказывал мне Библию и священную историю». Дедушка также привил будущему поэту любовь к журналу «Нива», которую выписывал на регулярной основе. По воспоминаниям учителя Константиновского земского училища, Евгения Михайловича Хитрова, «Нива» в поэтическом сознании юного Есенина безоговорочно перевешивала «Слово о полку Игореве».
Образ деда позже не раз появится в поэзии Есенина:
«Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...
А мне уж девяносто...
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться», —
Он говорит, а сам все морщит лоб.
Сергей Есенин и Николай Асеев побывали на фронтах Первой мировой войны. Николая Асеева призвали в 1915 г. В военной части Асеев устраивал стихийные поэтические вечера и пытался поставить спектакль по рассказу Льва Толстого, за что его посадили под арест. Вскоре поэт заболел туберкулезом, и его отпустили домой — лечиться. Через год Асееву пришлось вернуться на фронт, но неожиданно революционные события освободили его от дальнейшей службы.
Есенин был призван в армию в 1916 г. Поэт пользовался покровительством полковника Д.С. Ломана, а потому не попал на передний край: он служил в качестве санитара при военно-санитарном поезде. Тем не менее Первая мировая война оставляет свой след в его творчестве:
На краю деревни старая избушка,
Там перед иконой молится старушка.
Молится старушка, сына поминает,
Сын в краю далеком родину спасает.
Молится старушка, утирает слезы,
А в глазах усталых расцветают грезы.
Видит она поле, это поле боя,
Сына видит в поле — павшего героя.
Февральскую и Октябрьскую революцию оба поэта встретили восторженно: в этот период радость и надежда на новую, лучшую жизнь пронизывают их творчество. «Сейчас же после Февральской революции я, двадцатисемилетний поэт, выученик символистов, отталкивавшийся от них, как ребенок отталкивается от стены, держась за которую он учится ходить; <…> я - рафинированный интеллигент - с удовольствием заметил, что нет больше силы, которая заставляла меня носить костюм каторжника - мою тяжеловесную прокарболенную шкуру рядового 34-го запасного полка», – вспоминал Николай Асеев.
Две недели после февральской Революции разумно перетерпев в Константиново, С. Есенин возвращается в Петроград совсем другим человеком и, главное – поэтом, говорящем на другом языке. Он сразу становится в ряды истовых сторонников революции. Об этой быстрой смене образов подробно рассказывал Ивнев: за две недели «будто подменили»: совсем недавно еще был «Лелем», «архангелом в валенках» – и вдруг совсем другой «маскарад», чуть ли не с кистенем.
Есенин откликнулся на события 1917 г. целым циклом революционных поэм: «Инония», «Иорданская голубица», «Октоих» и пр. Выходит сборник «Преображение». Название это очень символично: когда преображается мир вокруг поэта, преображается и он сам. Себя Есенин видел пророком и дерзко отвергал христианские каноны:
Я иное узрел пришествие —
Где не пляшет над правдой смерть.
Произведения этого цикла проникнуты верой в грядущие перемены, несущие всему миру освобождение и процветание, а простому крестьянину — «мужицкий рай» с нивами, золотящимися от зерна:
Говорю тебе — будет время,
Отплещут уста громов;
Проводят голубое темя
Колосья твоих хлебов.
До революции Николай Ассеев и Сергей Есенин лично не познакомились, после революции они оказались в разных концах страны: Николай Асеев принимал участие в установлении советской власти на Дальнем Востоке, где стал членом футуристической группы «Творчество». А к тому моменту, когда он вернулся в Москву, Есенин вместе с Айседорой Дункан, отправился в заграничный тур по Европе и Америке.
Личное знакомство поэтов состоялось после возвращения Есенина из-за границы и других поездок в Москву, зимой 1924 г., в кафе имажинистов «Стойло Пегаса».
«Так ты вот и есть Асеев! Я ваши стихи хорошо знаю. Ты настоящий русский! – неожиданно заключил он», – вспоминал Н. Асеев первые слова Есенина, сказанные им при встрече в Москве.
Творчество Есенина Асеев тоже знал очень хорошо: еще до личного знакомства он посвятил этому множество статей и заметок.
Впервые имя Есенина Асеев упомянул в статье «Литература и искусство: Последняя страница истории литературы» (газета «Дальневосточное обозрение», Владивосток, 1919, 22 июня). Первые статьи Н. Асеева о творчестве Есенина были напечатаны в провинциальных газетах и, в силу этого обстоятельства, Есенин вряд ли знал о них.
Статья «Еще один» появилась во владивостокской газете «Дальневосточная трибуна» (1921, 12 февраля) и представляла собою рецензию на книгу стихов С. Есенина «Трерядница».
Отмечалась эволюция в творчестве С. Есенина под влиянием революционных событий в России. «Точно великий искус революции, – писал Н. Асеев, – осветил, уяснил и уточнил эту немудрую технику «поэта деревни». Голос «плоти», покоривший голос «логики» и «разума», приобщил поэта ко всему живому, и ему стало понятно очарование приникнувшего к земле уха…».
Тем не менее Асеев критически относился к поэтам «крестьянствующего направления», во главе которых видел С.Есенина. Об этом он писал в заметке «О «тараканьих» тенденциях в современной литературе: тема деревни в литературе» (газета «Коммунист», Харьков, 1922, 17 сентября) и в статье «Избяной обоз: о пастушеском течении в поэзии наших дней» (журнал «Печать и революция», 1922, № 8).
И хотя Н. Асеев отозвался о «Ключах Марии» С. Есенина, как о теоретическом исследовании, заслуживающем внимания общественности, всё же есенинские эстетико-поэтические положения показались ему неприемлемыми. Асеев отметил «враждебность ко всякой иной попытке овеществления миросозерцаний, упорное тяготение к быту отцов и дедов, нежелание расстаться с мистическим пафосом…», стремление уберечь свое искусство «от вторжения новых форм людских взаимоотношений». Есенин вместе с другими «крестьянствующими поэтами» относился к «земледельческим» глашатаям победы деревенской России над Россией пролетарской. По утверждению Асеева, «крестьянствовать» на панелях столицы стало самым модным занятием».
Однако в обзорной статье «Советская поэзия за шесть лет» Н. Асеев отметил особый дар Есенина, поставив его гораздо выше других крестьянских поэтов - П. Орешина, С. Клычкова, П. Радимова, А. Ширяевца. «Объединить их очень трудно, – утверждал автор статьи. – Качественно они, конечно, ниже Есенина. И в то время, как певучесть последнего можно сравнить с заливистым и ухарским перебором гармоники, мелодия остальных весьма часто, увы, напоминают немазаные колеса возка, на котором продолжают путешествовать по целине эти русские во что бы то ни стало песенники».
Н. Асеев так отзывался о Есенине: «Я знал, что передо мной хороший поэт…».
В январе 1919 г. Есенин и его товарищи провозгласили появление нового литературного течения – имажинизма: «Образ, и только образ. […] Всякое содержание в художественном произведении так же глупо и бессмысленно, как наклейки из газет на картины», - гласила их декларация. И в ней же читаем: «Скончался младенец, горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 - умер 1919). Издох футуризм. Давайте грянем дружнее: футуризму и футурью смерть. Академизм футуристических догматов, как вата, затыкает уши всему молодому».
Н. Асеев же принадлежал именно к футуристам, полярно противоположному поэтическому направлению, и это не могло не сказаться на личных взаимоотношениях поэтов. Вадим Шершеневич с позиций имажинизма отмечал: «самой враждебной нам группой были поэты, объединившиеся около издательства «Лирика». Тут были Пастернак, Асеев и другие».
В свою очередь, Асеев утверждал, что поэзия Есенина-имажиниста формировалась под влиянием футуризма. Совместно с Владимиром Маяковским он предпринимал безуспешные попытки привлечь Есенина к участию в ЛЕФе, творческом объединении футуристов.
«Я знал, что передо мной хороший поэт», - отмечал Асеев, но это не мешало ему критиковать некоторые произведения Есенина. В частности, он невысоко оценил поэму «Пугачев», герои которой, по мнению Асеева, «лишь передразнивают в более или менее удачных гримасах» «мучительные судороги наших дней».
Зато поэма «Черный человек» Асеева поразила: «Из-за нее передо мной вставал другой облик Есенина, не тот общеизвестный, с одинаковой для всех ласковой улыбкой, не то лицо «лихача-кудрявича» с русыми кудрями, а живое, правдивое, творческое лицо, умытое холодом отчаяния, внезапно просветлевшее от боли и страха перед вставшим своим отражением...».
В сентябре 1925 г. С. Есенин, навестив Н. Асеева, «говорил, что хочет свести знакомство поближе, говорил о своей семье, о женитьбе, был очень искренен и прост». В беседе затронули и литературные темы. «Есенин жаловался, – вспоминал Н. Асеев, – что ему «не с кем» работать. По его словам выходило, что с имажинистами он разошелся. «Крестьянские» же поэты были ему не в помочь. Он говорил, что любит Маяковского и Хлебникова. Они ему нравились не только как книжные поэты, но нравилась ему их жизнь, их борьба, их приемы и способы своего становления». Когда Н. Асеев одобрительно отозвался об одном есенинском произведении и указал, что «по технической свежести, по интонации» оно ближе к Маяковскому, Есенин «привстал, оживился еще более, разблестелся глазами, тронул рукой волосы. Заговорил о своем хорошем чувстве к нам, хотел повстречаться с Маяковским». Одновременно Н. Асеев отметил болезненное состояние Есенина, многократно упоминавшего заговоры против него, засады, преследование. «Передо мной был человек, – писал Н. Асеев, – товарищ, поэт, видящий свою гибель, схватившийся за мою руку только затем, чтобы ощутить человечье тепло. О таком человеке я плачу».
На смерть С. Есенина Н. Асеев откликнулся публикацией «Советская литература в 1926 году» («Забайкальский рабочий», Чита, 1926, 10 декабря), в которой писал: «Заканчивающийся год в нашей поэзии прошел под знаком трагически неожиданного конца Сергея Есенина… Грубоватая непосредственность стихов С. Есенина, в соединении с голой эмоциональностью небольшого круга тем им затрагиваемых, очевидно, импонирует современному читателю в связи с личной судьбой этого поэта. Между тем у Есенина есть всего лишь два-три десятка действительно превосходных стихотворений, сделавших ему известность, за которыми в полном собрании сочинений вскрываются залежи неотделанных, наивных стихов…».
21 декабря 1926 г. в «Вечерней Москве» Н. Асеев выступил против необоснованной критики поэта, которая подтолкнула его к роковому концу: «Когда Есенин пытался перейти к мотивам революции, когда он заговаривал о Карле Марксе, ему кричали, что он сворачивает со своей дороги, изменяет самому себе и так далее. Его словно заставляли петь о том, от чего он сам хотел уйти».
В 1957 г. Н. Асеев писал: «За сорок советских лет появилось немало имен, встречалось немало стихотворцев. Но если говорить правду, то только два имени вошли в наиболее глубокую близость с народом, остались надолго в народной памяти. Я не говорю о присвоенных званиях и знаменитостях. Я говорю о Есенине и Маяковском как представителях действительной поэтической культуры России, своеобразной и неповторимой, характерной для советской эпохи и только для неё. Нигде в мире не оказалось за это время поэтов такой силы и власти над сердцами…».
Государственное бюджетное учреждение культуры города Москвы «Московский государственный музей С.А. Есенина»
Директор — Светлана Николаевна Шетракова
Автор статьи, подбор материала — Александра Шетракова
Редактор — Елизавета Терентьева
Техническая реализация — Георгий Баранов
